Единственный неслышащий доктор наук, выпускник МИФИ, рассказал свою историю
Дарья Захарова
После летних каникул в школах начнут активнее внедрять инклюзивное образование. Вопрос о том, нужно ли отдавать ребенка с особыми потребностями в обычное учебное учреждение, в нашей стране по-прежнему спорный. Было бы некорректным агитировать за инклюзию — все-таки это дело личное. Но на волне подобных разговоров «МК» решил рассказать об уникальном опыте человека, которому, несмотря на отсутствие слуха, удалось многого достичь, оставаясь в обществе слышащих.
В фильме Валерия Тодоровского «Страна глухих» у одного из персонажей есть такая фраза: «Ты слышишь миллионы ненужных звуков. Если бы я все это слышал, я бы сошел с ума». Возможно, есть категория неслышащих, которые считают так же, но ученый Ильдар Ибрагимов, как человек общительный и любознательный по своей природе, отчаянно протестует против подобных утверждений.
Доктор технических наук Ильдар Ибрагимов — между прочим, единственный выпускник легендарного МИФИ, не имеющий слуха, — рассказал о том, как ему повезло попасть в обычную школу вместо интерната. Ученый поделился мнением о том, ради чего человеку тугому на ухо стоит терпеть все трудности и обиды, оставаясь среди тех, кто слышит.
— Я, наоборот, все бы отдал, лишь бы слышать всевозможные звуки. Самое главное, что от шумов можно уйти, а вот прийти к ним неслышащему — нет. И я не нахожу положительных сторон в звуковой изоляции. Для ребят, которые не слышат, мир вокруг как будто не существует. Они уже в этом своем мире, не обращают внимания на других, не стесняются других. Я считаю, это плохо.
Неслышащие — самые большие изгои, считает Ибрагимов. Причем являлись таковыми и в советское время, и сейчас. Слепых и инвалидов-колясочников видно сразу и с ними общаться проще, они слышат и понимают. А глухому попробуй объясни, если не владеешь языком жестов. Не все готовы быть терпимее и привыкать к такому неудобству.
— Мое мнение — нельзя допускать изоляции неслышащих с самого детства. Если у родителей есть желание и возможности, то они должны вести детей в обычные школы, и это позволит им стать полноправными членами общества. Но общество явно не готово к такой интеграции, ведь родители не должны возражать против того, что вместе с их детьми в классе будет учиться и неслышащий ребенок. Да и дети со слухом станут более душевными, заботливыми, если станут помогать неслышащим, подтягивать до уровня остальных. Таким образом, инклюзивное образование может принести взаимную пользу всем.
В свое время отец и мать Ильдара категорически отвергли интернат. Им пришлось немало потрудиться, чтобы научить сына читать по губам, а потом определить его в обычную школу. Тогда родители мальчика жили и работали в закрытом научном городке Обнинске. К слову, его мама — математик, а отец — физик-ядерщик, всю свою жизнь посвятивший науке.
— Когда мы уже четко знали, что он не слышит, Ильдару было около двух лет, — рассказывает мама Ильдара Гузель Гумеровна. — Мы с мужем нашли в Москве педагога, которая преподавала сурдологию по особому методу — учила чтению с губ. Поехали к ней и стали просить, чтобы она занималась с нашим сыном постановкой звуков. Она его взяла. И каждую неделю из Обнинска я ездила с ним в Москву на постановку звуков. Всего мы занимались в течение 10 лет.
У Ильдара была потрясающая няня тетя Шура, чем-то похожая на пушкинскую Арину Родионовну. Добрая, самоотверженная деревенская женщина, любившая Ильдарушку-солнышко как родного. Она много занималась с ребенком, учила его доброте и, конечно, рассказывала сказки. И няня, и учителя, о которых дальше будет сказано, сыграли в его жизни определенную роль, сказавшуюся на судьбе ученого.
Уже в 2,5 года мальчик понимал больше ровесников. Он оказался настолько смышленым, что даже в садике вместо ясельной его направили в младшую группу. Решал это целый совет педагогов, и, кстати, во время совещания вышел небольшой конфуз. Женщины из комиссии задавали малышу вопросы наподобие «где у тебя глазки?», «где рубашка?» Ильдар показывал руками «вот глазки», «вот рубашка». Когда же прозвучало «где штанишки?», обстоятельный мальчик сначала продемонстрировал свои, а потом стал поднимать подолы юбок преподавателей и со всей серьезностью показывать, где у них должны быть штанишки. После того как он своей непосредственностью развеселил дам, спешно усевшихся на стулья, из уст педагогов впервые прозвучало: «Ну, это будущий профессор!».
Когда пришло время средней школы, Гузель Гумеровна обошла четыре учебных учреждения в надежде устроить сына в класс вместе со слышащими детьми. Никто не соглашался. В конце концов одна учительница решилась. Каково было удивление преподавателя, когда она стала проверять знания дошкольника — ребенок без слуха хорошо читал, писал и знал больше, чем сверстники. Сразу чувствовалось, что мама и папа мальчика вовремя спохватились и основательно взялись за его развитие.
— Я считаю, родителям и детям, выбравшим инклюзивное образование, надо внушать — вы идете не на свое место, — говорит мама Ильдара Ибрагимова. — Вам особого внимания уделить не могут. Поэтому вы должны работать лучше других, чтобы вам не сказали, что вы занимаете чужое место и чтобы вам не сказали «ох, пришел тут к нам в класс, отнимаешь время у наших учеников». Поэтому, конечно, занимались мы много.
Школьный педагог, согласившаяся взять к себе Ильдара, вела второй класс. Она позанималась с мальчиком три месяца и сказала: «В первом классе ему делать нечего, беру к себе». На тот момент ребенку было 6 лет. Новоиспеченного школьника посадили за первую парту, откуда он мог лучше понять слова, читая их по губам. Вскоре чуть ли не все педагоги города стали один за другим приходить на уроки, где присутствовал Ильдар, — они не верили, что мальчик без ошибок пишет диктанты. Даже из РОНО наведывались, смотрели на глухого ребенка как на диковинку.
Днем в школе он был на занятиях, не отрывая глаз от педагогов, вечером с особым усердием готовил домашние задания. Что из сказанного учителем не получалось разобрать на уроке, потом читал в учебниках. Поблажек малышу преподаватели не делали, строго спрашивали наравне с другими. Учитель математики, например, сразу предупредила, что если он не будет усваивать материал на уроках, дополнительно заниматься с ним не станет.
С одноклассниками Ильдару повезло, они опекали его как могли, особенно девочки. Находились и задиры, дразнившие глухого. Но обиднее всего мальчику и его родителям было видеть отношение взрослых, среди которых попадались невоспитанные. Бывало, что кивнув в сторону неслышащего школьника — они могли сказать своим детям, мол, что вы с дурачком играете? Случалось и так, что когда мальчик плакал, его родителям говорили: «Уймите своего ненормального ребенка».
Триумф наступил, когда Ильдар заканчивал школу. Учительница по русскому и литературе во всеуслышание объявила, что за десять лет он не сделал и десяти ошибок. А преподаватель математики пафосно сказала: «Пусть лучше у меня будет сто таких глухих учеников, как Ильдар, чем двадцать слышащих!»
Выпустившись в 1975 году, Ибрагимов решил поступать в МИФИ на факультет кибернетики. Вопрос о том, допускать ли к экзамену неслышащего абитуриента, рассматривал сам министр высшего и среднего специального образования СССР. Практики обучения таких студентов в институте не существовало, но перед чиновником лежала стопка убедительных документов в поддержку Ильдара: характеристики из школы, горкома ВЛКСМ и даже рекомендация из Института дефектологии. В итоге министр передал вопрос на усмотрение вуза. Ректор решил задачу просто: сдаст экзамены — примем.
— Я не смог бы поступить в МИФИ, получить ученые степени кандидата и доктора технических наук, если бы учился в интернате, а не в обычной школе, — говорит Ибрагимов. — Именно школа определила мою дальнейшую жизнь.
— Как вы защищали диплом? Наверное, непросто было первый раз выступать перед большой аудиторией, отвечать на вопросы?
— Перед защитой я долго тренировался. А вопросы мне присылали в записках, это было заранее обговорено. Поэтому особых сложностей не испытывал.
— Куда вы пошли работать после института?
— Помню, к нам в МИФИ пришел сотрудник Института космических исследований АН СССР и сказал, что ему нужны три толковых инженера-математика. Научный руководитель назвал меня и еще двух парней, но добавил, что Ибрагимов не слышит. Так он на это ответил — и хорошо, что не слышит, меньше будет болтать, больше будет работать.
— Получается, вы пошли по стопам отца, стали ученым. А не возникало желания выбрать деятельность, которая не требует частого общения с окружающими?
— С детства люблю рисовать. Закончил художественную школу. У меня был друг Антон Куманьков, он впоследствии стал известным художником. Мы с Антоном рисовали. Родители приветствовали это увлечение и даже хотели, чтобы я стал художником, как раз по той причине, что она не требует языкового общения. Потом в какой-то момент я понял, что хочу, как отец, быть ученым. И забросил рисование.
— Говорят, у вас гипертрофированная доброта. Вы умеете ругаться?
— Совершенно не умею ругаться, не использую бранные слова и не испытываю в этом потребности. Это связано с тем, что у меня не было возможности с детства слышать, воспринимать ненормативную лексику. Если испытываю досаду, то могу выразиться эмоционально, но только внутри себя... Брань, направленная на других людей, очень опасна, ведь она наносит необратимые повреждения, разрушает духовную оболочку людей. Но при этом я считаю, что матерные выражения сами по себе являются допустимыми, к примеру, в литературе, в разговорах, если они не направлены ни на кого...
— Вы заметно избегаете слова «глухой»...
— Я стараюсь заменять слово «глухой» на «неслышащий». Мне кажется, что слово «глухой» имеет какой-то обидный, негативный оттенок. Вот, к примеру, в одном зарубежном журнале, пишущем о жизни неслышащих, есть требование редакции к авторам статей употреблять слова hearing impaired (слабослышащий) вместо deaf (глухой)... Я также стараюсь вместо слова «слепой» говорить «незрячий»...
— Случайные прохожие иногда принимают вас за иностранца из-за специфического акцента. Это смущает?
— Скажу, что стесняюсь первым заговорить с кем-нибудь на улице. Это, наверное, моя ошибка, но чаще я пытаюсь скрыть свою речь. Человек услышит, что странно говорю, и отношение будет другое.
— Но тем не менее общества слышащих вы не избегаете...
— Да, и этим хочу сказать, что нужно стирать психологические границы между здоровыми людьми и инвалидами. У меня знакомых среди неслышащих — единицы. И женился я на слышащей девушке... Правда, личная жизнь сложилась не идеально и сейчас снова живу один.
Возможно, кого-то из родителей глухих малышей, не решавшихся остановить свой выбор на обычной школе, вдохновит опыт доктора технических наук Ибрагимова. Но здесь есть существенные препятствия. Первое и самое главное — сможет ли ребенок научиться читать по губам? По словам сотрудников Всероссийского общества глухих, такой способностью обладает не более 30–35 процентов людей. Если в этом деле у будущего школьника все получается, нужно учитывать другую сложность — не каждое учебное заведение примет ребенка без слуха. Я поговорила с сотрудниками нескольких обычных московских школ о том, готовы ли они взять в ученики неслышащего. Одни, извинившись, отказали, другие дали неоднозначный ответ, сказав, что надо посмотреть на подготовку ребенка. Поэтому родителям, предпочитающим инклюзию, придется заранее позаботиться о школе и, как маме Ибрагимова, поговорить с множеством педагогов, прежде чем найдется оптимальный вариант. Но это препятствие, если не сдаваться, преодолеть можно.
СПРАВКА «МК»
После окончания Московского инженерно-физического института Ибрагимов получил квалификацию инженера-математика и был распределен в Институт космических исследований АН СССР. Начал работу с исследований в области физики космической плазмы. Потом перевелся в Институт атомного машиностроения, где стал заниматься проблемами ядерных реакторов. Там же в 1990 году защитил кандидатскую диссертацию, посвященную расчетам переноса и осаждения радионуклидов в реакторных контурах. После резкого снижения в 90-х годах научных исследований перешел на работу в Московский государственный открытый университет сначала на должность доцента, а затем профессора по разработке системы дистанционного обучения студентов. В дальнейшем стал снова заниматься физикой — в области применения нанотехнологии в защите окружающей среды от вредного воздействия энергетики. Написал и издал 8 книг и более 50 научных статей. В 2011 году получил ученую степень доктора технических наук, защитив диссертацию, посвященную исследованиям и научному обоснованию способов снижения негативного воздействия основных объектов энергетики (ТЭС и АЭС) на окружающую природную среду с использованием инновационных технологий и систем. В настоящее время работает в одном из научно-исследовательских институтов.
КСТАТИ
По данным Департамента образования Москвы, сегодня 316 школ города реализуют инклюзивные практики, и 10,8 тысячи детей с ограниченными возможностями здоровья выбрали для себя путь широкой инклюзии в московских школах (здесь подразумеваются не только глухие). 64 тысячи педагогов подготовлены к работе с детьми с особыми образовательными потребностями.
Источник: МК
ЕЩЕ РАЗ ОБ ИНТЕГРАЦИИ И ИНКЛЮЗИИ
У меня возникла потребность откликнуться на размышления О. Зубаровской и А. Бабушкиной в NQ10 ВЕС за 2015 год. Считаю, что результатом модной ныне ИНКЛЮЗИИ в обучении неслышащих неминуемо станет полная утрата лучших наработок советского периода сурдопедагогики. И это страшно ... Мы должны объединить силы, чтобы остановить этот вредоносный процесс!
Несколько слов о себе. Мне 44. Живу в Твери. Слух частично потеряла в 6 лет в результате медикаментозного лечения, он ухудшался до 23 лет, когда после родов оглохла почти полностью. Мой младший брат подпал под ту же волну лечения антибиотиками, что и я, оглох еще в младенческом возрасте. Итак, в слышащей семье - двое неслышащих детей, годовалый и семилетняя, попавшие в разные системы обучения, а потому и в жизни реализовавшие себя по-разному. Начнем с того, что я из учительской династии, поэтому на семейном совете было решено: только массовая школа, если ребенок потянет. А родственники-учителя - станут помогать. И я тянула. Более того, окончила общеобразовательную школу с серебряной медалью и единственной «4» - по физике. Своеобразная интеграция, хотя слова такого еще в обиходе не было. Обладая развитой для детского возраста речью, я регулярно долгие годы занималась с сурдопедагогом в областной поликлинике, что позволило сохранить чистое произношение, обогатить лексический запас и научиться навыку чтения с губ.
Как я училась? Школьную программу я осваивала успешно. Зато психологически было ой как нелегко! Дети - существа весьма жестокие, они не сразу и не всегда принимают в «свою стаю» отличных от себя. Меня окликали со спины и издевались, если не реагировала (а я воспринимаю речь, только когда смотрю на губы собеседника). В младших классах пытались отнять слуховой аппарат, чтобы разглядеть эту диковинку, а я тряслась над его сохранностью, отбивалась и плакала ...Низкий поклон учителям: они постоянно меня подбадривали, поддерживали, вели тонкую и грамотную работу с обидчиками, и постепенно нездоровый интерес к «глухой тетере» иссяк, я обзавелась подружками, такими же отличницами «<ботанами», как сказали бы сейчас). Почему я не сломалась? Было время, когда просила маму перевести в спецшколу, и она повезла меня на консультацию к З.И. Леонгард. Пообщавшись с нами, та настояла на продолжении обучения в массовой школе:
здесь я буду изучать иностранный язык, химию и другие дисциплины, которых нет в программе спецшкол. Зто даст возможность получить высшее образование.
Учиться я любила и после уговоров сдалась. Постепенно смирилась со сложностями образовательного процесса, не расчитанного на глухого ребенка. На диспутах старалась высказаться первой, чтобы именно от моего мнения отталкивались спорящие, иначе запросто теряла нить разговора, ведь не уследишь за всеми репликами с мест ... Часто обращалась за помощью к одноклассникам, если чувствовала, что в чем-то неадекватна, и они объясняли, подсказывали.
Большим плюсом моего детства было то, что росла я ДОМА. После тяжелого учебного дня приходила в семью, где поймут и пожалеют. С удовольствием занималась также в художественной школе, где за мольбертом отдыхала душой.
Мой младший братишка с 2-х лет дошкольное образование получал в Коломенской школе для детей с недостатком слуха по системе Леон гард. Приезжал домой только на праздники и каникулы с объемным заданием, которое надо было выполнить (выучить новые слова, куда-то сходить, нарисовать увиденное и т.д.). Квартира тогда выглядела как большое наглядное пособие для обучения глухого ребенка: к каждой вещи прикреплена табличка с ее названием. Мы читали, проговаривали десятки раз каждое слово, и я была для мамы в этом деле первой помощницей. Понятно, что братик знал ЖЯ - «нахватапся» В садике от детей из глухих семей. Но на занятиях в Коломне (педагоги были последователями З.И. Леонгард) и у нас дома на ЖЯ лежал запрет, чтобы обеспечить максимально возможное качество голосовой речи. Желаемого добились: речь у брата чистая, внятная, лишь с незначительными грамматическими неточностями. Дальше было обучение в московской спецшколе № 101, позднее - получение нескольких рабочих специальностей на предприятиях Твери.
Понятно, что, наблюдая все этапы обучения братишки, я мечтала стать дефектологом. Но в прием ной комиссии столичного вуза мне поступать отсоветовали, честно намекнув, что не примут, как бы блестяще я ни сдала экзамены: в сурдопедагогике нужен идеальный слух и очень желательно владение ЖЯ. Слышащие дети глухих родителей здесь - лучшие абитуриенты. Ни слуха, ни ЖЯ у меня не было, и пошла я в Тверской университет с направлением от местного отделения ВаГ (иначе бы не приняли) на филологический факультет по специальности «Преподаватель русского языка и литературы».
Закончила. Что дальше? Где работать? В массовой школе продержалась в должности школьного психолога (корочки психолога получила параллельно) лишь 2 года: было неимоверно трудно. Без слуха там делать нечего, как и в школе для глухих без знания ЖЯ. И я столкнулась с проблемой, описанной О. Зубаровской, - проблемой Альфии ... Налицо образование, грамотность - и невозможность найти работу. Я для здоровых - инвалид, и чужая среди глухих ... Тогда мне несказанно повезло: мама подружки устроила в Тверскую областную типографию корректором, где я трудилась до банкротства типографии (кризис!) и ее закрытия. Счастливые были годы - варилась в журналистской среде, среди одаренных коллег. Но уже 2 года я работаю не по специальности - санитаркой в больнице.
Сейчас я понимаю, что, помогая младшему брату в освоении речи и школьных предметов, надо было перенимать у него ЖЯ! Брат окружен верными друзьями, с которыми идет по жизни со школьной скамьи, жену выбрал из своего круга, у них взаимопонимание, но детишки, слава Богу, здоровые. И даже им знание ЖЯ только на пользу: как любой дополнительный язык, он служит их общему развитию. Брат успешен в профессии, ведь рабочие специальности всегда востребованы (хотя проблемы с трудоустройством неоднократно возникали, а у кого из инвалидов они не возникают?), по-своему счастлив. Я же вышла замуж за слышащего, как позже оказалось, не желающего считаться со сложностями, сопровождающими жизнь глухого ... Расстались. А где я, если не в ВОГ, могла встретить достойного парня с нарушением слуха? Но туда я пришла довольно поздно.
Итак, нужны ли интеграция и инклюзия неслышащему?
Однозначно ответить на этот вопрос нельзя, каждый случай нужно рассматривать индивидуально. Ведь даже степень потери слуха у всех разная: кто-то может говорить по телефону, а другой и с мощным аппаратом почти ничего не слышит ... Понятно, что и методики обучения зтим детям требуются разные.
Если ребенок потерял слух, когда уже была сформирована речь, и он от природы наделен незаурядными способностями, - можно попробовать «сунуться» в среду
здоровых, слышащих детей. А там уж как повезет - примут его дети или отвергнут? Пойдет обучение или нет? Но однозначно - родителям надо искать возможность
обучить своего неслышащего ребенка жестовому языку! В любой момент состояние слуха может ухудшиться, или придется перейти в спецшколу, или что еще ... Знание ЖЯ - гарантия не остаться в одиночестве. Именно поэтому я хожу общаться в РО ВОГ, стараюсь освоить основы ЖЯ.
Родители ребенка с инвалидностью должны иметь выбор, в учреждении какого типа его обучать. В этом непростом решении им должны помочь врачи, педагоги и их собственная интуиция. И ребенку должны дать то, что ему РЕАЛЬНО ПОМОЖЕТ МАКСИМАЛЬНО адаптироваться в окружающем мире, что полезно ИМЕННО ЕМУ ...
Анализируя свой жизненный опыт, подчеркну: мне удалось выучиться в массовой школе в СОВЕТСКОЕ время, когда процент гуманности и сострадания в обществе был весьма высок, и педагоги работали на совесть, выкладываясь на все 200 %! Не забудем и о весомой помощи родственников, имеющих профессию учителя! Сейчас, «проучившись» вместе со своим здоровым сыном все
11 классов (а я весьма ответственная мама, к тому же педагог-словесник по специальности), смею утверждать: в теперешней школе, которую будоражат бесконечные реформы, всем на всех плевать. И успешность ребенка зачастую зависит только от пристального внимания его родителей к процессу обучения, жесткого контроля с их стороны, их возможности и готовности вовремя помочь, а нередко и от толщины родительского кошелька ... Многим школьникам уже в 6 -7 классах чуть ли не по всем основным предметам нанимают репетиторов. И о какой инклюзии инвалидов в подобном учреждении можно говорить?
Понятно, инвалид инвалиду рознь. Если ребенок-колясочник будет иметь только проблему с передвижени ем (попасть на занятия, переместиться из кабинета в
кабинет), а с восприятием информации и общением со сверстниками сложностей может не возникнуть совсем, то дети с недостатком слуха - особые в этом отношении.
Донести до них информацию могут специфическими средствами лишь специально обученные педагоги. По- этому учреждения для неслышащих детей должны сохра-
нить статус коррекционных. Как зеницу ока нужно беречь работающих в них дефектологов, сурдопедагогов и предметников, владеющих ЖЯ! А все объединения и слияния школ ведут к сокращению педагогических кадров, что неминуемо поведет и к потере качества образования.
Раньше в коррекционные классы подбирались ученики со схожими способностями и степенью нарушения здоровья. Иначе педагогу было трудно «тянуть» до необходимого уровня всех: интеллектуально слабые и отягощенные сопутствующими заболеваниями неизбежно попадали в отстающие. В советское время моего младшего брата с отличной речью после дошкольной подготовки по системе Леонгард НЕ ПРИНЯЛИ в школу для слабослышащих по состоянию слуха: один глухой среди слабослышащих стал бы тормозом для всего класса! Очень верно это подмечает и О. Зубаровская. Это при том, что в классах было лишь по 10-12 учеников, что давало возможность обеспечить индивидуальный подход к каждому. Моей маме предложили: если каждый день будете забирать ребенка домой и «подтягивать» С ним все, что он не усвоил в классе - попробовать можно. Но мы - не москвичи, забирать могли лишь на выходные, и вопрос со школой для слабослышащих отпал по этой причине сразу. Брат был зачислен в школу для глухих детей.
А. Бабушкина рисует нам картину «школы будущего»: разные по возможностям, интеллекту, особенностям поведения и здоровья дети - на одного несчастного педагога. О какой толерантности может идти речь? Первыми забьют тревогу родители здоровых детей: уберите этих больных (инвалидов) от наших чад! Мы не хотим отвечать за возможные несчастные случаи с ними по неосторожности наших подвижных нормальных детей! И будут по- своему правы. Я знаю немало подобных примеров, когда учителям приходилось переводить на индивидуальное обучение (на дому) обычных детей с самыми незначительными отклонениями в здоровье (например, легкая хромота, заикание, косоглазие) под нажимом родителей их одноклассников. А мы - ИНКЛЮЗИЯ, ИНТЕГРАЦИЯ!
Мужи от образования, включите свои мозги! Надо сначала «вылечить» систему российского образования в целом - слишком много негативного она вобрала в себя за время бездумных реформ. И не торопиться с реформированием еще и коррекционной педагогики! Понятно, что такой подход требует весомых финансовых затрат, но образование - не та сфера, где можно экономить. В последние годы количество отклонений в здоровье новорожденных только растет, например, за счет малышей с аутизмом, и, на мой взгляд, необходимо усиливать позиции коррекционной педагогики, продуманной реабилитации для различных категорий детей с инвалидностью. Иначе мы, извините, в прямом смысле слова получим в недалеком будущем страну дураков!
А толерантность и бережное отношение к особым детям надо воспитывать у здоровых сверстников через общие для обычных и коррекционных школ мероприятия: концерты, совместные поездки, трудовые десанты, дружбу классами, семьями ...
Родители ребенка с инвалидностью должны иметь выбор, в учреждении какого типа его обучать. В этом непростом решении им должны помочь врачи, педагоги и их собственная интуиция. И ребенку должны дать то, что ему РЕАЛЬНО ПОМОЖЕТ МАКСИМАЛЬНО адаптироваться в окружающем мире, что полезно ИМЕННО ЕМУ, а не то, что посчитали пригодным некомпетентные дяди и тети, и что создаст дополнительные барьеры, требующие преодоления ... А если сил их преодолевать не хватит? Нам еще рано говорить об успешной реализации программы «Доступная среда».
У нас ведь как? То всех нездоровых - за высокий забор! Мол, инвалидов в стране нет! То, наоборот, всех собрать и - под одну гребенку - в общий класс под вывеской инклюзивного образования ... Утрирую, конечно, но так больно за сложившуюся ситуацию ...
В ЕДИНОМ СТРОЮ 3/2016
При использовании материалов ссылка на сайт обязательна
Я - НЕ ЖЕРТВА ИНКЛЮЗИИ!
Ольга ЗУБАРОВСКАЯ,
председатель Мордовского РО ВВГ
Я считаю ужасным навязывание инклюзивного образования глухим детям. Можно сравнить с запретом в советское время и нежелание в настоящем использовать в школах глухих ЖЯ (жестовый язык), якобы ведущий к малограмотности большинства глухих выпускников. Если глухой может учиться в школе слабослышащих, это для него - благо. Если слабослышащий (и глухой) могут учиться в массовой школе, это для них - благо. Если МОГУТ.
Говорю о том, что испытано на собственной шкуре. Потеряв слух в 9 лет, я три года вообще не училась нигде. Сидела дома. Что значат для маленького ребенка целых
ТРИ ГОДА? А когда ребенок к тому же вдруг оглох, остался наедине со своими мыслями?.. Вечность. Чтобы забыться, я запоем читала толстые книги, содержание которых потом пересказывала в детской библиотеке: там не верили, что в таком возрасте можно столько и с такой скоростью читать. Забегая вперед, скажу: сейчас я так глотать книги не могу. Теперь для меня важнее язык писателя, как он пишет. За инклюзию с надеждой цепляются слышащие родители глухих детей ... Эти родители не понимают, что глухой ребенок не может получить в массовой школе столько же
информации, сколько слепой. Огромная масса информации проходит мимо неслышащего ребенка. Даже школы глухих начали закрывать и объединять. Вроде бы благо для глухого, если он учится в школе для слабослышащих ... Но это тормоз, если в таких классах вдруг появляется сразу несколько глухих учащихся. Ведь тянуть их до уровня слабослышащих учителю сложно, где уж тут «своих» детей
толкать выше и дальше? ..
Я, потерявшая слух в первой четверти 3-го класса, имеющая тот же самый уровень образования, что и мои одноклассники, свободно говорившая, НЕ СМОГЛА
учиться в массовой школе. Не смогла морально, психологически. Я абсолютно не была готова не только к тому, что мои одноклассники, не зная, как со мной общаться,
дружно начнут «понятно разговаривать» со мной, скажем, крутить пальцем у виска. Невероятно тяжело было ощущать себя как в клетке в зоопарке - все приходили
поглазеть на «глухую тетерю».
Теперь, будучи взрослой, я понимаю: поглазели бы, поглазели, да привыкли, и, извините за выражение, - отвалили бы ... Но сейчас, имея за плечами два средних
специальных и высшее образование «в инклюзии», я так отчетливо понимаю, как глубоко несчастна я могла стать в детстве, если бы и дальше пришлось учиться в массовой школе.
Да, бесспорно, я бы получила там хорошее образование. Даже «тройки» в массовой школе намного выше многих «пятерок» в школе для глухих, тем более в той
школе, где нет ЖЯ. Опять-таки, на своей шкуре испробовано. ВСЕ мои учителя, кроме одного - по истории, жестовый язык ЗНАЛИ! Не в совершенстве, нет! Но на
том уровне, чтобы объяснить нам элементарное, чтобы по нашим глазам увидеть, поняли ли мы то, что нам говорят ... Географ, Юлия Семеновна Короткова, дочь глухих родителей была в школе непререкаемым авторитетом. Только она могла в гневе так разнести нас по стенке своим замечательным жестовым языком, что потом о таких проступках и не помышляли! .. Высказавшись, она отворачивалась к доске, а потом после традиционного «классная работа», перед нами стоял абсолютно спокойный педагог, от которого столько узнавали нового! Математик Зинаида Петровна Бахарева, учившаяся у нас на каждом уроке новым жестам, использовала не только ЖЯ, но и приносила машинки, лодочки, кораблики и на утренних дополнительных занятиях - за час до уроков, - сидела с отстающими, двигая эти предметы туда-сюда, заставляя соображать, вникать ...
Спасибо маме и папе, что любя, меня, они прислушались больше к своему сердцу, а не разуму, и подарили мне счастливое детство! Моя активная жизненная позиция - она родом из этого детства, из Читинской областной школы для глухих ... Это было таким счастьем – быть равной среди равных! ..
Недавно в офис Мордовского регионального отделения ВОГ пришла молодая женщина. 35 лет. Она - дитя этой инклюзии. Хотя в то время этого красиво звучащего
термина мы и не знали. Но родители, желающие, чтобы их глухой ребенок был «как все» (а не как глухие, «машущие руками») были, есть и будут всегда. Вот и ее продвинутые родители настояли на обучении девочки в массовой школе. Отучилась, закончила. А что дальше?
Мы долго разговаривали с Альфией. Безусловно, умница. Грамотно пишет. Но почему пишет? Очень просто. Две грамотные женщины и обе - глухие (я забыла слуховой аппарат дома, а на одно ухо у меня глухота, на второе - 4 степень тугоухости, с губ я считывать так и не научилась). Пришлось друг другу писать, поскольку ЖЯ эта молодая, симпатичная женщина не знает. Семь исписанных листов - результат почти часового разговора, начавшегося с того, что ходить на мероприятия МРО ВОГ Альфия не видит смысла, поскольку «жестовый язык у меня не идет». И мое: а откуда, с чего он у нее «пойдет», если она приходит раз в несколько месяцев, раз в полгода?! Я писала ей, что каждый человек сам себя делает. Что я абсолютно не чувствую своего возраста, поскольку мне некогда об этом думать, поскольку я летаю, как угорелая, все чего-то придумываю ... Мне жить ин-те-рес-но!! И я вспоминаю о своей глухоте лишь тогда, когда сталкиваюсь в процессе работы со слышащими людьми. Но жизнь-то у меня непосредственно связана именно с глухими! Я своя среди своих. И никогда не чувствую себя таковой среди людей нормально слышащих, даже среди самых близких.
Я написала Альфии, что с такой жизненной позицией, когда «жестовый язык не идет», «с ней никому не интересно» она уже через пару лет почувствует себя старухой. Что никто не будет ее «вытаскивать», И не может, и не должен. Но ходить на мероприятия, учить жестовый язык - НАДО. Альтернативы этому нет. Иначе одиночество - навсегда. Надо самой постепенно вливаться в Общество, а мы - поможем! ..
Договорились, что еженедельно будем встречаться вечерами по четвергам на гребном канале, где у глухих Саранска час бесплатного катания на лодках. Альфия будет приходить и мы с ней каждый раз будем учить по 10-20 жестов, будем общаться. Судя по тому, с каким настроением Альфия ушла - она придет. Обязательно придет! Но она - одна из сотен глухих - жертв инклюзии. Я не говорю о
тех, кому повезло себя реализовать дальше. Это здорово! Речь о других, которые после школы остались в одиночестве. Повторяюсь: да, образование такие дети получают хорошее. Но кто ведет статистику, что стало дальше с этими выпускниками? Закончили школу и оказались в вакууме ... Разошлись пути-дороги выросших одноклассников, общение резко сократилось, практически прекратилось. А Общество глухих? Глухих, общающихся на жестовом языке, тоже пугают «результаты инклюзии».
Скажу так: только школа глухих подарила мне по-настоящему счастливое детство! Подарила яркость и вкус жизни! Независимость, если хотите. Подарила возможность проявить себя, попробовать во всех сферах жизни. А общественная работа?
Председатель Совета дружины школы, даже секретарь комсомольской организации школы! Наконец, занятия спортом. Да, не физкультура, а именно большой спорт. Ведь именно учась в школе для глухих, я стала сначала членом сборной РСФСР по волейболу, а потом и кандидатом в сборную СССР. И через год после окончания родной школы - сурдолимпийской чемпионкой. Все это благодаря родной школе глухих! Спасибо ей!
Вопрос: А если бы не школа глухих? Если бы родители настояли, заставили меня продолжать учиться в массовой школе, стала бы я тем, кем стала? Счастливым человеком?
Ответ: Нет. Я стала бы второй Альфией. Которых много, но в то же время не видно. Они закрылись в своих квартирах наедине со своей бедой. Наедине с одиночеством.
Надолго, если не навсегда.
Родители, задумайтесь: а стоит ли жертвовать простым счастливым детством своих глухих ребятишек?
На этом пока закончу. О том, что без жестового языка в школе глухих качественное образование элементарно невозможно - в следующий раз. Бороться надо не против школ глухих, а за то, чтобы в них хорошо учили.
В ЕДИНОМ СТРОЮ 10/2015
При использовании материалов ссылка на сайт обязательна